О том, как В. И. Ленин любил музыку - Мария Львовна Гольденштейн

«Ильича хлебом не корми, а только подавай ему это самое: „Смело, товарищи, в ногу“ или „Вихри враждебные“. При этом сам он — основной элемент хора и очень темпераментный дирижёр. Его баритон с хрипловатыми нотками покрывает все остальные голоса, а руки, энергично сжатые в кулаки, размашистыми движениями во все стороны играют роль дирижёрской палочки. И сколько огня, сколько революционного огня он вкладывал каждый раз всё в те же незатейливые слова:

И водрузим над землёю

Братское знамя труда».

Ещё в юные годы Владимир Ильич поверил в силу песни и никогда не забывал об этом славном боевом оружии. Агитаторы приносили в рабочие кружки новые песни. И сам Владимир Ильич во время занятий в Партийной школе под Парижем в Лонжюмо обучал её учащихся революционным песням. Они печатались на страницах большевистских газет и отдельными сборниками. Партийные листовки призывали рабочих: «Выходите на улицу! Берите красные знамена! Пойте громче ваши боевые песни!»

Хозяева фабрик и заводов трепетали от страха, заслышав в толпе рабочих боевую песню.

Демьян Бедный сочинил по этому поводу сатирическую басню-быль «Поют». Её напечатали в большевистской газете «Правда». Капиталист жалуется жене:

…ты слышала — рабочие поют!

Поют с недавних пор, идя домой с работы.

Ох, эти песни мне покою не дают!

Попробовал певцов приструнить я построже,

Так нет, спокойны все: ни криков, ни угроз.

Но стоит им запеть, как весь я настороже!

И слов не разберёшь, а жутко… И по коже,

Поверишь ли, дерёт мороз!

Боялись влияния революционных песен и царские слуги-жандармы. Тем же летом, когда Ленин на вершине гор запевал песни революции, его младшая сестра отбывала ссылку в Вологде.

Полиция проведала, что по почте ей приходят какие-то книги. Ночью полицейские ворвались в квартиру и перевернули всё вверх дном. Нашли сочинения Маркса и Энгельса и самого Ленина, перелистывали их, тупо разглядывали, ничего не понимая, и вдруг в груде книг заметили маленький сборник «Наши песни». Эта книжечка встревожила царских слуг больше самых важных марксистских трудов. Они даже привели в своем донесении одну из песен как доказательство преступного поведения М. Ульяновой:

Товарищи-братья, насильем гонимые,

Не падайте духом: по вашим стопам

Несём мы заветы, народом хранимые,

Идём мы навстречу народным мечтам.

К вам мы придём и отворим темницы,

Выведем вас из них навсегда.

Ждите: уж вспыхнули счастья зарницы.

Мощь наша — сталь, наша сила тверда.

Радостно встретят вас дети народа,

Меч подадут вам и знамя труда;

Равенство, братство, святая свобода

Нас не покинут уж никогда.

Не слишком складны были эти стихи, но жандармы поняли всё. И Мария Ильинична была арестована.

Во всех странах народ ненавидел угнетателей, везде рождались песни протеста, песни борьбы. Где бы ни был Ленин, он встречал их. И французская Марсельеза и польская Варшавянка были родными сестрами русских революционных песен.

Во многих речах и статьях Ленина огнём горят слова революционных песен. В 1905 году, описывая революционные события в Москве, Ленин писал: «Толпа поёт „Марсельезу“. Устраиваются революционные митинги. Типографии, отказавшиеся бастовать, разгромлены. Народ разбивает булочные и магазины: рабочим нужен хлеб, чтоб жить, и оружие, чтобы бороться за свободу (совсем так, как поётся во французской революционной песне)».

«Vive le son du canon![14]»,— вдруг читаем мы в ленинской статье. Это фраза из знаменитой «Карманьолы». Пахнущую порохом, озорную и гневную песню-танец «Карманьолу» распевал восставший народ Парижа перед дворцами королей ещё в 1792 году. «Станцуем карманьолу, пусть гремит пушек гром» — такой был припев «Карманьолы».

В преддверии событий 1905 года Ленин писал: «Vive le son du canon, скажем мы словами революционной песни — „Да здравствует гром пушек“, да здравствует открытая народная война против царского правительства и его сторонников». В пламенных словах Ленина слышится боевая музыка революции.

В 1909 г. в Париже Надежде Константиновне помогала по хозяйству уборщица-француженка. За работой она обычно напевала песенку. Как-то Владимир Ильич прислушался: «Вы взяли наш Эльзас, нашу Лотарингию, вы можете онемечить наши поля, но вы никогда не овладеете нашим сердцем, никогда»,— пела уборщица.

Эльзас и Лотарингия — французские области. В 1870 г. их захватила Германия, но французы не могли примириться с тем, что в их родных местах хозяйничают чужеземцы. Об этом в народе сложили песню.

Владимир Ильич попросил женщину повторить песню. Он слушал с глубоким вниманием: простая песенка говорила о гордом духе народа, который силой сломить невозможно. Слушая уборщицу, Ленин думал и о французском и о своём, русском народе: это было в очень трудные годы: революция 1905 года была разбита, и вокруг немало было слабых, разочарованных людей, готовых похоронить её навсегда. Ильич запомнил песенку и часто напевал: «Но нашим сердцем вы не овладеете никогда». Пел он задорно, победно, и боевое настроение передавалось товарищам.

Через четыре года, в 1913 году Ленин написал статью о жестоком режиме немцев в захваченных ими французских провинциях и тут привёл слова полюбившейся ему французской песни.

Надежда Константиновна писала в 1903 г. из Лондона матери Ильича, что они чуть ли не каждый вечер ходят в концерты; не только слушают музыку, но и наблюдают народ, его впечатления, и Владимира Ильича эти наблюдения очень увлекают. И сам Ленин писал уже из Парижа, что посещение народных театров и увеселений увлекает его больше чем посещение музеев. И верно: Ильича можно было встретить где-нибудь на окраине города в небольшом театрике или кабачке, где перед простым народом выступали любимые шансонье — исполнители песни и куплетов, по большей части собственного сочинения.

Искусство шансонье — яркое, острое, злободневное, каждого задевает за живое. Владимир Ильич видел вокруг себя горящие глаза, слышал возгласы одобрения. Порой рабочие слушатели, возбуждённые песней, выкрикивали угрозы, проклятия в адрес ненавистных капиталистов. В зале кипело волнение, раскрывались чувства народа. В Париже тогда выступал талантливый певец Монтегюс, любимец трудового люда; Владимир Ильич увлекался его искусством и готов был отправиться в самый отдалённый район, чтобы послушать одарённого шансонье. Монтегюс с виду не походил на артиста. Он появлялся на сцене в рабочей блузе с красным фланелевым поясом. На голове измятая кепка, шея повязана ярким шарфом. Он выходил на авансцену и бросал в зал зажигательные прочувствованные песни: «Матери! Объявите забастовку! Не отдавайте ваших детей войне… Зачем покупать столько самолётов, когда у французов нет жилищ